Лучшие современные британские и ирландские прозаики

Литературный критик Алекс Кларк анализирует результаты опроса, выявившего лучших британских и ирландских писателей современности, а также размышляет над проблемами жанра романа и его возможными функциями в наш высокотехнологичный век соцсетей и клипового мышления.


Фото: Александра Чуприна

200 влиятельных критиков, академиков и писателей-прозаиков попросили составить список из десяти британских и ирландских писателей, которых на данный момент они считают лучшими, чьи последние книги произвели на них глубокое впечатление и чьих будущих работ они ждут с нетерпением. Идея состояла в том, чтобы не ограничиваться уже привычным списком из авторов, заявивших о себе десятилетия назад, а также дать повод для размышлений. Что ж, давайте ознакомимся со списком и поразмышляем. Писатели расположены в списке по частотности упоминаний в ответах респондентов. 


Али Смит «Не “особенный”, а с индивидуальным словарным запасом. Он говорит на языке, на котором не говорит больше никто. Он - последний и единственный носитель своего языка»

Хилари Мантел «Слушай, это всё неважно. Королевы приходят и уходят. Во всяком случае, об этом свидетельствует новейшая история»

Зэди Смит «Чего мы хотим от матерей в детстве? Полного подчинения»

Кадзуо Исигуро «Так или иначе, огры не так уж ужасны, если их не провоцировать»

Эймер Макбрайд «Ха-ха, Ливерпуль-стрит, Лондоне, я сажусь на поезд. Ноги начали дрожать уже на полдороги до вокзала»

Колм Тойбин «Я не молюсь ни одному богу. Я здесь один, потому что я не молюсь, и никогда больше не буду»

Никола Баркер «Мы невинны. Мы Чисты и Свободны. Каждый новый день . . . мы всё больше и больше освобождаемся от пут Истории»

Алан Холлингхёрст «Теперь тропинка проходила по глубокому ущелью, остроконечная, похожая на трубу, она виднелась впереди, несмотря на угольную черноту неба»

Энн Энрайт «В семье Мэдиганов было шестеро человек. Пять кусков стали совершенно новой задачей, он подвинул нож через воображаемый крест на 18 градусов в сторону»

Себастьян Барри «Казалось, там не было ничего живого, кроме нас. Мы пришли не туда, нас там не было, мы были призраками»

Джон Макгрегор «Утром снова начался дождь . . . На поле были расставлены флажки, отмечающие границы, где родители сказали, что будут гулять»


Некоторые из опрошенных отказались составить свой список, и большинство — по банальным причинам вроде нехватки времени. Но были и те, кто считал, что «на данный момент в Британии нет великих писателей. В Америке тоже».

Писатель Кит Риджвей и вовсе заявил: «Писательское ремесло – это шоу-бизнес для уродливых и застенчивых. Писатели ужасны. Бесполезны. Они не должны давать интервью. Мы не должны знать, как они выглядят, они не должны делиться с миром своим бессмысленным и никому не интересным мнением, подробностями своих скучных жизней. Только литература. Ради бога, пусть это будет только литература».

Ещё больше респондентов не смогли назвать никого, кроме тех, кто и так на слуху, а иные весьма эмоционально отметили, что «это было чертовски трудно!» и добавили, что в другой день этот список мог бы отличаться. Кто-то из опрошенных прислал свой список без комментариев, а кто-то, наоборот, хотел привлечь внимание к обстановке, в которой делался выбор. Часто упоминали, что сложно принять решение на счёт авторов из других стран, которые выросли в Британии, или, наоборот, родились в Британии, а потом уехали. Такая ситуация привела к смешению писательских традиций, и те писатели, чьи работы отражают их многокультурную идентичность, стали особенно популярны.

Кто-то в восторге от современного литературного климата («это поколение отмечено многими отличными писателями»), кто-то лишён всякого энтузиазма («сейчас мне всё сложнее проявлять снисхождение к современной прозе»), а некоторые и вовсе негативно отнеслись ко всему проекту («это создаёт элиту, как бы принижая заслуги всех, кто не попал в список») или сочли его бесполезным («литературные премии вроде «Букера» и так обеспечивают нас подобными списками»).

Иллюзии о том, что список откроет много новых больших имён, развеялись, так как семь из одиннадцати писателей – люди возрастом за 50, которые далеко не новички в литературе. Самыми молодыми стали 42-х летняя Зэди Смит, начавшая карьеру ещё в 90-х, Джон Макгрегор и Эймер Макбрайд, написавший первую книгу в далёком 2003-м, хотя публикации она ждала долгих десять лет, и была опубликована маленьким независимым издательством.


Зэди Смит

Стоит отметить, что такие небольшие издательства оказывают неоценимое влияние на сегодняшнюю литературную обстановку своей решимостью — без надежды на финансовый успех публикуют те произведения, которые, на их взгляд, заслуживают быть прочитанными. Нередко именно такие произведения выигрывают литературные премии и рождают настоящие сенсации. К примерам можно отнести Дебору Леви, финалистку Букеровской премии 2012 года, Эймера Макбрайда, Элая Уильямса, Фрэнсиса Плага и многих других.

Наша десятка (хотя имён получилось 11, так как двое писателей были упомянуты одинаково часто) на слуху, ведь вошедшие в неё авторы неоднократно номинировались на престижные премии. Это неудивительно, ведь часто упоминаемое имя быстрее приходит на ум (при этом мы не оспариваем достоинства их произведений), существует определённая когорта авторов, которые становятся очень узнаваемыми за счёт частых упоминаний в СМИ, интервью, материалах и т.д. На то, чтобы состав этого небольшого сообщества изменился, уходит немало времени.

Но несмотря на некоторую очевидность, никого не хочется исключить из этого списка, и сложно пожаловаться на отсутствие стилистического разнообразия. Тема уходящего времени представлена комедийно-исторической панорамой (Холлингхёрст), и в то же время прозой циклической повседневности (Макгрегор). Как по-разному обратились к мифилогической тематике Исигуро и Тойбин. Есть уверенность, что у многих авторов их лучшие работы ещё впереди.

Если взглянуть на топ-20, картина несколько усложняется. Писатели там моложе, провокационнее. Чего только стоит Том Маккарти, который и вовсе сомневается в состоятельности литературы в её классическом понимании в наш век высоких технологий. Вот что он написал в своём эссе для the Guardian: «Писатель – это передовик этнографии, по-моему, составить Большой Отчёт о современности – отличная идея! Пока «официальная» проза нежится в ностальгии по королям и королевам, или рассказывает о текущем дне в этом же ностальгическом режиме не подвергаемого сомнению реализма, цифровые медиа-гиганты давно присвоили себе функцию авангарда новой культуры».


Том Маккарти

И в самом деле, если литература мертва, какая разница, кто взял какую премию? Есть, над чем задуматься.

Нельзя отрицать, что литература больше не приносит прибыли ни издателям, ни писателям. Продажи книг в твёрдых обложках в силу экономических обстоятельств снизились, и этот рынок недополучил 10 млн фунтов. Ситуация с бумажными обложками ещё хуже: сильно сократилось количество издаваемых писателей, и у менее популярных авторов шансов почти не осталось.

Существует также некая враждебность или непонимание, вызванное самим термином «проза», нестабильность формы перед лицом технологий в области сохранения памяти и биографии, единообразие текстов, вызванное расцветом разного рода литературных курсов.

«Всё-под-одной-обложкой», «доступны-все-эпизоды»… Толики внимания поглощаются соцсетями, мы наблюдаем в расцвет нарциссизма в контексте культуры, одержимой совершенством повседневности, достигаемой через постоянно обновляемую ленту лайфхаков и фотографий еды.

Но при этом есть и другая проблема: давайте взглянем на «английскую литературу» с точки зрения недостатка в ней определённых голосов: представителей других рас, ориентаций, представителей рабочего класса, постколониальной риторики.

Разрешение этого конфликта уже на подходе: будут изданы на собранные краудфандингом деньги сборники, будут освещаться проблемы малой представленности определённых социальных групп в СМИ, будет больше ярких писателей, которые выразят интересы этих групп… Но не слишком ли поздно? Если аудитория так сильно уменьшилась, смогут ли романы превратить этот тренд в возрождение, или уменьшение аудитории было следствием вырождения самого жанра романа?

Дело в том, что сама форма романа погружает нас в зону комфорта, будучи знакомой, одобряемой формой, сложившейся веками. Так что даже если содержание книги шокирует, потрясает… Это проходит быстро. Роман вряд ли можно назвать передовым жанром искусства, есть мнение, что он постепенно маргинализируется так же, как это произошло ранее с классической музыкой, или, к примеру, масляной живописью.

Это связано с общей потерей силы воздействия культуры: когда люди отмечают, что искусство критики почти вымерло, вместе с горечью с этих речах проскальзывает удовлетворение. Стражи культуры исчезли, ряды «элиты» поредели, и мысль «хватит с нас экспертов!» странным образом отражается в самих рецензиях (как это показал наш опрос).

Однако, не будем забывать, что существуют экспериментальные, новые виды повествования. Многие из названых в ходе опроса писателей совсем не укладываются в рамки реализма. Веками прозаическая литература выполняла самые разные функции: поучала, развлекала, ставила перед этическими дилеммами, отражала индивидуальное создание, разрушала существующий язык, комментировала общественную и политическую обстановку и многое другое. Чего же мы ждём от прозы теперь?

Пожалуй, того, что она по-прежнему будет обладать моральной силой. Три романа, которые я прочитал только за один этот год (Джулиан Барнс, «Одна история»; Саманта Харви, «Западный ветер» и Сара Перри, «Мельмот»), заставили меня задуматься и изменить мнение об этических нормах в соотношении личного и публичного, но при этом абсолютно не были нравоучительными. Наша подборка «Новых Елизаветинцев» (хотя некоторые писатели из списка предпочли бы другое название) продемонстрировала высокую степень интереса к текстам, которые выходят за привычные границы форм и жанров (такие писатели как Макс МакКормак, Чайна Мьевиль и Хелен Ойейеми). 


В эпоху когда постоянное наблюдение идёт рука об руку с крайней нетерпеливостью, мы всё меньше допускаем загадочность в романах. И в самом деле, сама идея мистического звучит драгоценно. Если связь нашими привычными чувствами не сразу заметна, это слишком пугает. Если мы не можем понять оригинальность и индивидуальность романа, привязать к пониманию персонажа или обыденному чувство «сюжета», это слишком необычно.

Чаще всего, когда смотрю новости – Брекзит, Россия, личная жизнь знаменитостей, неудачи властей – думаю о Гордоне Бёрне, писателе, который идеально уловил, как ностальгия и сентиментальность, к которым он относился как к неизбежным сторонам жизни, а не слабости характера, плотно вошли в жизнь нации. Его последний роман – «Рождённый вчера: Новости в виде романа» (2008) был отличной попыткой соединить мир повседневной политической и общественной жизни с литературой. Эхо этого романа отчётливо ощутимо в быстро написанном «сезонном» цикле романов «победителя» нашего опроса – Али Смит. Дело не только в том, что Смит выбрала формат повествования «против часовой стрелки», а в том, что она постоянно наносит на карту повседневности непреходящие болевые точки: нахождение под наблюдением, силу, искусство и иллюзии – в рамках природных и искусственных циклов изменений и обновления.

Ниточка, которую я протянул к Бёрну, загадочна для меня. Книги Бёрна рассказывают загадочные истории, которые лежат под пространством публичной жизни, так же как жизнь и разум каждого человека связываются и искажаются общей историей и культурой.

К счастью, Набоков согласен со мной. В 1965 году, во вступлении к роману, который впервые был опубликован на 30 лет раньше, он написал:

 «"Отчаяние", подобно всем прочим мои книгам, не предлагает никакого общественного комментария, не приносит в зубах никакого назидания. Книга эта не поднимает нравственного органа человека и не указывает человечеству верный выход. В ней гораздо меньше "идей", чем в тех сочных, пошлых романах, которые так истошно превозносятся в коротком гулком проулке, где ахи и шиканье перекликаются эхом. Изящной формы предмет или сновидение с отбивной по-венски, которые ревностному фрейдианцу могут привидеться в моих отдаленных пустынях, при ближайшем рассмотрении оказываются насмешливыми миражами, организованными моими агентами.


Владимир Набоков

А позже добавил:


«В книге много живых и занимательных диалогов, а последняя сцена с Феликсом в зимнем лесу, конечно же, доставит читателю немало веселых минут».

Не читайте дальше, если не хотите испортить себе сюрприз! Ведь он состоит в том, что рассказчик «Отчаяния», Герман, убивает мужчину, приняв его за своего призрачного двойника (хотя не было никакого сходства). Герман (или Набоков) использует интересное сравнение, чтобы проиллюстрировать немедленные последствия этого события:

«Таинственное мгновение. Как писатель, тысячу раз перечитывающий свой труд, проверяющий, испытывающий каждое слово, уже не знает, хорошо ли, ибо слишком все примелькалось, так и я, так и я. — Но есть тайная уверенность творца, она непогрешима. Теперь, когда в полной неподвижности застыли черты, сходство было такое, что право я не знал, кто убит — я или он. И пока я смотрел, в ровно звеневшем лесу потемнело, — и, глядя на расплывшееся, все тише звеневшее лицо передо мной, мне казалось, что я гляжусь в недвижную воду».

Шумиха, неодобрение, пятнистое переплетение слов и застывший пруд... Чарующие картины выбирает Набоков, чтобы сравнить с ними грязь и непотребство романа.

Так почему же нам, писателям и читателям, всё ещё есть до этого дело? Ответ простой: иначе было бы скучно.


Похожие статьи