Об авторе:
Катерина Сапунова ведёт свой канал «Мистер Дарси и бал» в телеграме, где публикует тексты о балете и книгах. Это странное сочетание объясняется просто: Катерина пишет о том, что любит сама. Пишет обстоятельно, часто делится интересными ссылками из других источников, хочет подписаться на рассылку The New York Times и просит подарить ей новую книгу Быкова. Такой формат постов привлёк внимание почти двух тысяч читателей и нашей редакции.
Я вообще не самый большой фанат встреч с писателями.
Наверное, это здорово, когда автор и лирический герой более-менее совпадают, например, Бегбедер, приезжавший к нам лет 15 назад, был ехидный, бойкий (и ужасно милый), а вот Эрленд Лу, наоборот, был совсем не похож на свои книги, да и вообще признался, что написал «Наивно. Супер», потому что понял – на наивность будет супер-спрос. Короче, разочаровал.
У меня не было вопросов к Питеру Хёгу, как нет их к Майклу Каннингему, Антонии Байетт, Маргарет Этвуд, Кадзуо Исигуро. Я пошла на эту встречу, чтобы молча выразить признательность и любовь человеку, который написал «Детей смотрителей слонов», «Тишину», «Оммаж Бурнонвилю».
Хёг – высокий, худой, почти изможденный. Очень задумчивый и серьезный, а если улыбается, то мимолетно, но тепло.
Открывали встречу датский консул и директор Датского культурного центра, хвалили и благодарили Хёга, что он приехал, благодарили читателей, что откликнулись и пришли. Говорят, это наш второй Андерсен! – тут Хёг делает фейспалм и улыбается впервые за вечер.
Встреча проходила на датском языке с переводом на русский. Из ответов Хёга я поняла, что в этом иностранном языке есть слова joke и shock, ну и вообще как-то захотелось выучить хоть один северный язык, чтобы не чувствовать себя таким идиотом. Датский звучит очень красиво.
Первые вопросы были от директора издательства «Симпозиум», которое издает Хёга, и Елены Красновой, главы нашей скандинавской кафедры, которая его переводит.
– Как вам пришла идея Смиллы? Как вам удается перевоплощаться в женщин? Откуда вы черпаете вдохновения?
Честно говоря, тут уже фейспалм возник у меня, и у Хега, который отвечал пространно, но уклончиво. Я вообще не понимаю (простите, я туповата), зачем нужны такие вопросы. Допустим, Хёг сказал бы: «Идея Смиллы пришла ко мне, когда я сидел у бабушки на именинах, кушал лососину с грибочками и беседовал о политической ситуации в северных странах, и вот именно тогда я придумал эту книгу!»
Что это поменяло бы в восприятии романа? Что это дало бы нового?
Ну, или так
«Я легко перевоплощаюсь в женщин, потому что я скрытый трансвестит».
Или
«Я во всем консультируюсь со своей женой, она мой эксперт по теткам».
И ЧО?
Мне, в целом, абсолютно всё равно, что за автор пишет мои любимые книги. У Толстого был дрянной характер, а у Джона Грина, наверное, хороший. При этом люблю я их одинаково. Мне ужасно понравилось, что Хёг чётко проводит границу между автором и книгой. Он пишет, «чтобы избавиться от боли», а новую книгу сочиняет уже в процессе работы над предыдущей. Он просит не искать автобиографичного в историях, не отождествлять реальную географию с выдуманной и не относиться к книгам «слишком серьезно» (Питер, дорогой, обнимемся!). Говорит, что книги говорят с нами, пока мы их читаем, что автор – это мистик и медиум, которому уже бессмысленно задавать вопросы: других ответов у него нет. А у читателей, возможно, есть.
Читатели, конечно, Хёга любят. Спросили его о любимых фильмах, книгах, музыке. Благодарили за вдохновение. Узнавали о дальнейшей судьбе героев и о том, как из настоящего Копенгагена попасть в Копенгаген Хёга.
Был и обязательный вопрос об отношении к России.
Хёг сказал, что в детстве читал русские романы, упомянув случайно утопленного в ванной Горького, и – отрада моего сердца – рассказал о любви к балету, в том числе русскому: «в семидесятые увлечение балетом было повальным, мальчиков не хватало, и в балет брали всех, даже меня». «Мама моего первого ребёнка была танцовщицей, и, будучи африканкой и очень, знаете, tough, она очень скоро вернулась обратно в класс. И вот представьте себе картину: мама где-то танцует, ребёнок спит, а я сижу рядом на стуле и пишу «Смиллу» на положенной на колени доске, которая заменяла мне письменный стол».
Самое прекрасное случилось, когда Елена Краснова попросила его рассказать о своей преподавательской деятельности. Тут Хёг встал, встал на край сцены – и минут за 15 своего импровизированного рассказа ввёл аудиторию в полный транс. (Спойлер: за это время ни единого слова не было сказано о преподавании).
Ещё в самом начале был очень показательный момент: Александр Кононов сказал, ну, если так, то, может, перейдем к вопросам из зала? Или вы, Питер, хотите что-то предварительно сказать от себя? Хёг молчал примерно минуту(!), а потом сказал:«Хорошо, давайте вопросы».
После встречи, продолжавшейся два часа, Хёг ещё целый час подписывал книги, вежливо разговаривая с каждым подошедшим читателем. Я хотела было избежать этой формальности, но потом подумала: what the hell. Я была почти самая последняя, после меня – человек пять. Краснова сидела рядом с ним, спрашивала имена и писала их на бумажке, чтобы Хёг мог надписать книгу каждому. Я подошла и сказала: «Дорогой мистер Хег, кроме ваших книг, я очень люблю русский и датский балет, спасибо вам, что вы о них рассказали сегодня».
Он очень широко улыбнулся и сказал: «Oh wow really? I'm so glad to hear that. Here is your book – to dear Katerina who likes ballet».
Такие дела.
Бонус для тех, кто дочитал до конца: аудиозапись встречи с писателем.